Северные крепости - Шлиссельбург


Оставь надежду у входа...
(Данте)


- Приехали, барин!

Книга о Шлиссельбурге Перед нами, словно огромная темная стена, стоит Ладога. Озеро как будто поднимается и силится закрыть собою горизонт. Так и ждешь, что вот вот вся эта громада воды рухнет на тебя. Даже яркое июньское солнце не в силах позолотить этих угрюмых волн; они не блестят, а кажутся серой непрозрачной массой. Напротив нас, точно темный нарост на плоской поверхности озера, выступают прямо из воды стены крепости. Это и есть тот знаменитый в русской истории Шлиссельбург, где умерщвляли царей и где должны были гнить наиболее опасные из врагов Готторп-Гольштинской династии...

Но вот от крепостного вала что-то отделилось и начало приближаться к нам. Через минуту даже мои слабые глаза увидели какое то плывущее пятно, по обеим сторонам которого равномерно шевелились темные лапы, и вдруг показалась лодка, подвигавшаяся с помощью длинных морских весел, хорошо мне известных еще с детства, когда я жил на берегу бурливого Атлантического океана. Еще минута и к берегу пристало судно с шестью гребцами, сумрачным рулевым и суровым, с сильной проседью, офицером. Главный жандарм подошел к нему мерным шагом и, отдав честь, вручил белый пакет; возница соскочил с козел и перенес в лодку мои вещи; затем, звеня кандалами, спустился в нее и я вместе с жандармами.

Светловолосый ямщик широко улыбнулся и, сняв низкую черную шляпу, сказал сладеньким голосом: "На водку бы, барин, за то, что счастливо доехали!"

Я не мог удержаться от смеха,так мне понравилась эта невинная ирония. Не помню, что я ответил ему побелорусски: "Штоб ты пропау", или еще чтонибудь в том же роде, всунул в широкую лапу ямщика два сребреника и, напутствуемый его пожеланиями, отчалил от берега на долгие, долгие годы...

Все меньше и меньше становились невзрачные домики и церкви уездного городка; вдали, на другом берегу Невы, чернел хвойный лес. Чем ближе подвигалась лодка к тюрьме, тем яснее вырисовывались серые стены и зеленый низкий вал, окружавший всю крепость; через несколько минут мы были у, пристани. Первым выскочил жандарм с моим багажом, а за ним по каменным ступеням поднялся и я; спустя минуту, мои тяжелые кандалы, не привязанные, по арестантскому обычаю, к поясу, а нарочно, из повстанского удальства, распущенные по земле, со звоном поволоклись по плитам под сводами невысоких крепостных ворот.

Мы прошли мимо вытянутых в струнку темнозеленых часовых, и вступили, вместе с жандармами и смотрителем в темную кордегардию. Это была обыкновенная гауптвахта, каких я видел много, начиная от Варшавы: лавки, ряд ружей, грязные стены,но здесь мне сразу бросилась в глаза длинная овальная скамейка, на низких ножках, покрытая сильно засаленной кожей; я догадался сразу, что это была солдатская "кобыла" а если бы мне понадобились еще объяснения, то и они были налицо: за кобылой, в углу лежали целые пуки серобурых розог.

Должен признаться, что вид этих инструментов, служащих для приведения в верноподданность, произвел на меня далеко не благоприятное впечатление, и мне тут же пришел на мысль отрывок из какого-то "Положения", которое я видел еще в варшавской ратуше: "На основании таких-то и таких-то статей закона, если допрашиваемый преступник, не принадлежащий к привилегированному, сословию, держит себя дерзко во время дознания и не хочет помогать следствию надлежащими показаниями, то он может быть наказан телесно"...

От кордегардии тянулся длинный крытый коридор, состоящий из аркад, расположенных вдоль глубокого выложенного камнем рва; на коридор выходили двери и окна,тюремные или другие какие, этого я тогда разобрать не мог, а через ров, на расстоянии нескольких десятков шагов друг от друга, были перекинуты каменные сводчатые мостки. За рвом лежала широкая площадь с церковью и могильными памятниками; за площадью, под крепостным валом, стояли казармы или что-то в роде этого, а с другой стороны виднелись какието садики и в них белые дома. Высоко над валом развевался желтый штандарт с царским oдвуглавым орлом. Мы шли в глубоком молчании, которое нарушалось только одним бряцанием кандалов по каменному полу.

Перешли через мост, и тут я увидел знакомый мне по Европе, но редкий в России, средневековый "секретный" замок. Две круглых гранитных серожелтых башни, с узкими бойницами, такая же гранитная стена, а посредине чернели огромные ворота со сводами; перед ними, над заворачивающимся рвом, висел новый мост, больше прежних; все указывало на то, что некогда здесь был мост подъемный, совершенно так, как и в старых замках Франции или Германии; узкий, проросший травой сток отделял стены от канала.

На стук смотрителя, часовой тотчас же отворил обитую громадными гвоздями калитку, и мы, сделав еще несколько шагов вниз по каменным ступеням, под высокими сводами, очутились внутри исторической клетки, служившей местом заключения для важнейших преступников Российской империи.

Вид политической тюрьмы в цитадели Шлиссельбурга Мрачен был вид моего нового жилища. Двор представлял собою четырехугольник, шириною шагов в 100, с гранитными стенами и такими же башнями. В каждую башню вели железные двери; узкие окна освещали, по всей вероятности, казематы, а может быть и лестницу. Потрескавшиеся от северных морозов гранитные камни были шершавы, точно покрытые лишаями, а высокие стены бросали на узкий двор огромную тень. Низкий одноэтажный флигель перегораживал замкнутое пространство надвое и неприятно резал глаза той казенной грязножелтой краской, которой отличаются русские остроги, казармы и больницы; его окна, с толстыми железными решетками, были довольно велики, но почти все заслонены остроумными "щитами", пропускавшими свет только сверху, и не позволявшими несчастному узнику видеть того, что происходило на дворе.

Вершина кровли доходила почти до уровня окружавших замок стен, а громадный чердак сквозился маленькими полукруглыми оконцами; там и сям торчали белые трубы, а прилепленные с двух сторон дома деревянные пристройки с будками указывали, что и здесь находится кордегардия.

Все это, и серые гранитные стены, и желтый флигель, и почерневшие кордегардии, и полосатые будки, и деревянный барьер, тянувшийся перед всеми постройками, и какая-то полуразрушенная конура в углу двора, рядом с железной дверью, было серо, угрюмо, жестко и мертво. Выскочило несколько солдат с унтер-офицером впереди и остановились в почтительных позах; не было видно ни жандармов, ни офицера.

Мои больные, полузакрытые от усталости глаза сразу же заметили, что в мрачной, оставшейся от шведов клетке что-то зеленеет; мне усмехалась чахлая рябинка, унизанная коралловыми кистями; перед ближней кордегардией стояла на высоком столбе довольно неуклюжая голубятня, над которой вились белые и сизые голубки. Что-то живое мелькнуло также под голубятней, побелелось на мгновение и исчезло в землю; только после узнал я, что это тюремный кролик. Над темным двором сияло июльское небо, по которому бежали белые тучки, уносясь в те края, куда даже самодержавнейший всея России царь не может найти дороги.

Все это увидел на одно только мгновение, потому что мы тотчас же вошли в желтое здание, а снова мои оковы загремели по каменным плитам коридора, мимо какой-то отворенной комнаты кухни, как я узнал позже. Еще минута, и с треском открылась темнозеленая дверь, с маленьким оконцем, тщательно закрытым кожаной занумерованной заслонкой, и смотритель объявил мне, что я нахожусь у цели своего путешествия.

Я не обратил сначала особенного внимания на угрюмую камеру: от усталости мною овладело какое-то странное равнодушие ко всему в мире, но зато после я так часто измерял этот "третий номер" метром своего собственного изготовления (могу; похвастать, что ошибся всего лишь на 1/4 сантиметра), так часто рисовал это сводчатое окно, эту решетку, столик и грязнозеленую койку, что могу описать со всеми подробностями предназначенный для меня "чертог".

Третий нумер старой тюрьмы в Шлиссельбурге Три шага в ширину, шесть в длину, или, говоря точнее, одна сажень и две,таковы были размеры "третьего номера". Белые стены, с темной широкой полосой внизу, подпирали белый же потолок хорошо еще, что не своды; в конце, на, значительной высоте, находилось окно, зарешеченное изнутри дюймовыми железными полосами, между которыми, однако, легко могла бы пролезть голова ребенка. Под окном, снабженным широким деревянным подоконником (стены, наверное, были толщиною в аршин), стоял зеленый столик, крохотных размеров, а при нем такого же цвета табурет; у стены обыкновенная деревянная койка с тощим матрацом, покрытым серым больничным одеялом; в углу, у двери, классическая "параша". Вот и все. С другой стороны двери выступала из угла высокая кирпичная печь, покрытая белой штукатуркой и служившая, очевидно, для двух камер; топки не было; печь топилась из коридора.

Окрашенный в красноватую краску пол поддерживался, повидимому, в чистоте, и вообще было видно, что все здесь часто освежалось, белилось и мылось. Однако, для человека, пришедшего сюда впервые, тесная и темная камера была невыразимо угрюма и мертва. Утомленный, я сел на кровать; около меня суетились солдаты, внося вещи. Из окна, сквозь чистые стекла, я видел часть гранитной стены и расхаживающего с ружьем часового. "Извольте снять одежду",сказал с снисходительной улыбкой смотритель, при чем его маленькие глазки посмотрели на меня почти с состраданием...

Дальше ->

На верх страницы
Шлиссельбург: Главная Крепость Подземелья Город Мемуары План Где это Ссылки
manufactured by Goss.Ru

Alex Goss Photography - Фотографии городов и стран, битв и сражений, разного и прочего...